Испания, некогда бывшая мировой державой, к началу 20 века весьма напоминала отсталые страны Юго-Восточной Европы — в экономическом, социальном и даже политическом отношении. В течение 19 века Испания потеряла почти всю свою колониальную империю²². Индустриализация коснулась только Страны басков и Каталонии. Почти 70% населения было занято в сельском хозяйст­ве. В северных провинциях, в сельскохозяйственных регионах Бискайи, Астурии и Каталонии, а также в Наварре, Валенсии и Мурсии преобладало среднее и мелкое крестьянское землевладение; между тем в Старой и Новой Кастилии, Ламанче, Эстремадуре и Андалусии почти вся пригодная для обработки земля принадлежала церкви и немногим крупным собственникам дворянского или бур­жуазного происхождения, которые сами, однако, большей частью жили в городах, используя в своих имениях труд крайне бедных и почти бесправных сельскохозяйственных рабочих. В целом продук­тивность испанского сельского хозяйства была очень низкой.

Во многих регионах перенаселение сельских местностей представляло большую социальную проблему, поскольку потребность в рабочей силе на шахтах Астурии, железоделательных предприятиях Бискайи и текстильных фабриках Каталонии была недостаточна, что­бы поглотить избыток населения (в 1900 году население Испании составляло 18 миллионов, а в 1940 —уже 25 миллионов)²³.

В 19 веке государство мало сделало для преодоления экономи­ческой отсталости Испании. Развитие инфраструктуры (улиц, же­лезных дорог, каналов и т. д.) значительно запаздывало. Вдобавок к этому мадридское правительство проводило политику свободной торговли в исключительных интересах крупных землевладельцев дворянского и буржуазного происхождения, между тем как бис-кайская железоделательная и каталонская текстильная промыш­ленность могли существовать в основном лишь под защитой тамо­женных тарифов. Экономические противоречия между ориентиро­ванными на экспорт аграрными регионами Испании и промыш­ленными провинциями — Бискайей и Каталонией — обострялись вдобавок этническими различиями, вследствие чего баски и ката­лонцы стремились ко все большей самостоятельности. Поскольку, сверх того, политическая система Испании отличалась также тен­денцией к поляризации, страна неспособна была разрешить свои социальные и национальные проблемы.

В 19 столетии внутриполитические конфликты выразились в стремлении «прогрессистов» («progressistas») ввести либеральную конституцию; они провозгласили ее в Кадисе уже в 1812 году, но вскоре после этого ее отменила реставрированная монархия²⁴. При этом «прогрессисты» сталкивались, с одной стороны, с сопротивле­нием консервативных «умеренных» («moderados»), довольствовав­шихся умеренно-конституционной монархией, а с другой — с принципиальным неприятием крайне реакционных карлистов, выступавших за восстановление средневековых сословных и обла­стных прав и привилегий, так называемых «fueros»*, а также за возвращение инквизиции. В трех весьма кровопролитных граж­данских войнах (1834-1839, 1847-1849 и 1872-1876), внешним поводом которых были династические распри, политические при­тязания карлистов потерпели поражение. Но в 20 веке у них воз­никла собственная партия, «Сообщество традиционалистов» («Соmunion Tradicionalista»), действовавшая, впрочем, лишь в провин­ции Наварра. В 20-е годы эта партия организовала милицию под названием «Requetes»**, состоявшую из фашистских офицеров и устроенную по итальянскому образцу. Испанские карлисты ввиду их крайне реакционных целей были в европейской политической системе 19 века единственным в своем роде явлением.

-----

* Право, привилегия, преимущество (исп.).— Прим. перев.
** Прибл. «требующие» (исп.).— Прим. перев.

Весьма необычны были также роль и функции испанской ар­мии во внутриполитической жизни²⁵. Поскольку смена правитель­ства парламентским путем была практически невозможна, так как выборы, как правило, фальсифицировались каждой правящей партией, то находящиеся в оппозиции политические силы — и кон­серваторы, и либералы — пытались прийти к власти с помощью армии. Но некоторые генералы не довольствовались ролью подруч­ных консервативной или либеральной партии, а пытались восполь­зоваться военным путчем (по-испански pronunciamiento), чтобы самим захватить власть. Для избежания подобных «пронунсиамен­то», делавших практически невозможной никакую планомерную работу правительства, в 70-е годы лидер либералов Сагаста и лидер консерваторов Кановас дель Кастильо заключили соглашение, по которому их партии должны были через равные промежутки вре­мени сменять друг друга у власти. Но даже эта удивительная мера, не имеющая себе равных в истории парламентаризма, не умень­шила внутриполитического влияния армии. В самом деле, армия применялась для подавления нередких, но обычно регионально ограниченных крестьянских мятежей и восстаний анархистов. Вооружение и организация испанской армии, насчитывавшей всего от 200 000 до 250 000 человек при 20 000 офицеров, были рассчи­таны на эти внутриполитические функции.

Следующей особенностью испанской партийной системы была относительно сильная позиция анархистов и основанной в 1910 году анархо-синдикалистской Национальной конфедерации труда (НКТ, «Confederation National del Trabajo»)²⁶. Анархисты и анархо-синдикалисты нашли много сторонников среди сельскохозяйствен­ных рабочих Андалусии и промышленного пролетариата Каталонии, где они численно намного превосходили социалистов. Основанная социалистами в 1877 году «Партия демократического социализма» («Partido Democrдtica Socialista») и ее профсоюз — «Всеобщий союз трудящихся» (ВСТ, Union General de Trabajadores») долгое время имели своим предводителем Пабло Иглесиаса, прозванного «испан­ским Бебелем». Коммунистическая партия Испании (КПИ, «Partido Comunista de Espana»), основанная в марте 1922 года, возникла из слияния двух отколовшихся от социалистической партии группи­ровок и до самой гражданской войны была значительно слабее этой партии. В знак протеста против просоветского курса комму­нистической партии некоторые перешедшие к ней в оппозицию коммунисты основали в 1934 году «Объединенную марксистскую рабочую партию» (ОМРП, «Partido de Obrero de Unification Marxista»). Эту партию, поддержанную во время гражданской войны, в частности, немецкими левыми партиями — Социалистической рабочей партией и Коммунистической партией (оппозиция),— жес­токо преследовали испанские коммунисты и агенты советской тай­ной полиции, поскольку они рассматривали ее как троцкистскую.

Впрочем, в первое время политическое влияние левых не соот­ветствовало их общей численности, так как они не умели действо­вать совместно и так как анархисты и анархо-синдикалисты не участвовали в выборах. Й все же в Испании также возник миф о «красной» или даже «большевистской» опасности. Внешним пово­дом для этих страхов, которые привели к дальнейшей поляризации политической жизни Испании, были социальные беспорядки, вспых­нувшие летом 1917 в Мадриде и Барселоне. Поскольку стоимость жизни сильно возросла, а доходы предпринимателей благодаря военным заказам неимоверно выросли, анархо-синдикалистский профсоюз НКТ призвал рабочих ко всеобщей забастовке, которая была подавлена кровавыми репрессиями. Летом 1919 года возник­ло широкое забастовочное движение сельскохозяйственных рабо­чих Андалусии, также организованное НКТ. Как и во многих пре­дыдущих восстаниях анархистов, до тех пор более ограниченного масштаба, в этом случае нередко разрушали и поджигали помещи­чьи дома и церкви. Гражданской гвардии (Guardia Civil), специ­ально подготовленной для таких целей, вскоре удалось подавить и это восстание. Но эти события показали, что обойденная войной Испания была охвачена такими же революционными беспорядка­ми, какие потрясали другие европейские страны. Политический кризис обостряло еще то обстоятельство, что сепаратистские орга­низации Бискайи и Каталонии все более упорно и энергично тре­бовали особых автономных прав, в чем им отказывало центральное мадридское правительство.

В этом кризисном положении 13 сентября 1923 года произошел путч генерала Мигеля Примо де Ривера, в течение семи лет управ­лявшего затем страной с диктаторскими полномочиями, впрочем, не затронувшими монархию. В то время как коммунистическая партия и анархо-синдикалистский профсоюз НКТ были запреще­ны, социалистическая партия и ее профсоюз ВСТ сохранились. Примо де Ривера стремился поддержать процесс индустриализа­ции государственными субсидиями и иностранными капиталовло­жениями. Меры по улучшению инфраструктуры — строительство дорог, возведение плотин и регулирование рек — также прямо и косвенно содействовали улучшению экономической ситуации. Но, разумеется, насущно необходимая аграрная реформа не была осу­ществлена, и не были исполнены пожелания каталонцев относительно автономии. В целом режим Примо де Ривера, который мно­гие теоретики фашизма того времени ошибочно считали фашист­ским, был своеобразной «диктатурой развития». Когда вследствие сокращения армии с 250 000 человек до 200 000 и уменьшения офицерского корпуса на 10% Примо де Ривера подвергся резким нападкам по-прежнему весьма сильного генералитета, ему при­шлось уйти в отставку (26 января 1930 года)²⁷.

Замешательство и раздоры в буржуазно-консервативном лагере использовали социалисты, республиканцы и левые каталонцы, за­ключившие в августе 1930 года так называемый Сан-Себастьянский пакт о совместных действиях. На общинных выборах в апре­ле 1931 года они одержали большую победу над правыми и монар­хическими силами, положительно принятую даже большинством офицерского корпуса. Вследствие этого 13 апреля 1931 года король Альфонс XIII решил отречься от престола и бежал за границу. Ис­пания стала республикой. На выборах 28 июня 1931 года социали­сты, получив 117 мест в парламенте, стали сильнейшей партией. Вместе с левореспубликанскими партиями, получившими 80 мест, и представителями региональных партий они образовали прави­тельство во главе с социалистом Мануэлем Асанья. Это правитель­ство сразу же начало проводить широкую программу реформ. Был введен гражданский брак и приняты другие антиклерикальные меры, а также социальные улучшения, главным образом в пользу промышленных рабочих. Но изданный в сентябре 1932 года аграр­ный закон, предусматривавший в значительной мере безвозмезд­ное отчуждение больших латифундий, осуществлялся очень мед­ленно и неполно. Это привело к недовольству безземельных сель­скохозяйственных рабочих, которых анархо-синдикалистская НКТ стала призывать к забастовкам и восстаниям. Эти насильственные действия получили, однако, отпор со стороны правительства, так же как и военный путч генерала Санхурхо, подавленный 18 авгу­ста 1932 года за 24 часа. Таким образом, не могло быть и речи об анархии или о немедленной перспективе социалистической или коммунистической революции.

И все же испанские правые, резко критиковавшие социальные реформы и автономный статус Каталонии, введенный в сентябре 1932 года, чувствовали во всем происходящем крайнюю угрозу. Консервативный политик Хосе Мария Хиль Роблес сумел объеди­нить различные правые партии в «Испанскую конфедерацию неза­висимых правых» (ИКНП, «Confederaciцn Espanola de Derechas Autцnomas»). Это привело к дальнейшему обострению внутриполи­тического антагонизма. В то время как правые под руководством Хиля Роблеса усиливали свою крайне националистическую и антисоциалистическую агитацию, не стесняясь восхвалять при этом фашистский режим Муссолини, левые и левые либералы с той же резкостью обрушивались на «фашистскую», по их мнению, партию Роблеса. Несомненно, эта характеристика была неоправданна и еще более обостряла и без того антагонистическую внутриполити­ческую обстановку в Испании; этим смогли воспользоваться под­линно фашистские партии, возникшие в такой кризисной ситуа­ции, обусловленной не столько экономическими, сколько политиче­скими мотивами²⁸.

К ним относилась, например, фашистская партия, называвшая себя «Союзами национально-синдикалистского наступления» (СНСН, «Juntas de Ofensiva National Sindicalista»), основанная в феврале 1931 года в Мадриде студентом философии Рамиро Ледесмой Ра-мосом. В нее входили, наряду со студентами, офицерами и служа­щими, также и некоторые рабочие, вышедшие из анархо-синдика-листского движения. Рамос в самом деле пытался соединить на­ционалистические идеи с синдикалистскими. Кроме того, у испан­ских анархистов был перенят метод борьбы, называемый «прямым действием», то есть индивидуальный террор. Эта форма политиче­ского конфликта вскоре привела к первым жертвам. Вторая фа­шистская партия, скорее католическо-традиционалистской окра­ски, была создана в Вальядолиде в июне 1931 года юристом Онесимо Редондо Ортегой и называлась «Кастильскими союзами испанского действия» («Juntas Castellanas de Actuation Hispanica»). В октябре 1931 года партия Ортеги объединилась с партией Ледесмы Рамоса. Объединенная таким образом партия продолжала борьбу против анархистов, социалистов и сепаратистов, вызывав­шую жертвы с обеих сторон. Но ей не удалось изменить свое при­зрачное существование политически незначительной сектантской группы.

То же относилось и к третьей фашистской группировке, «Ис­панской фаланге» (Falange Espanola»), основанной 29 октября Хосе Антонио Примо де Ривера, сыном диктатора. Она привлекла боль­шее внимание общественности по той причине, что ее лидер при­обрел некоторую известность как депутат парламента от одной из монархических партий, опубликовавший несколько политико-фило­софских статей. 13 февраля 1934 года Хосе Антонио Примо де Ри­вера удалось объединить три сектантских фашистских группы в «Испанскую фалангу союзов национально-синдикалистского насту­пления» («Falange Espanola de las Juntas de Ofensiva National Sindicalista»). Фаланга, как ее стали называть, организовала обмун­дированную и отчасти вооруженную партийную милицию; в идео­логическом отношении она также ориентировалась на фашистскую Италию. Сюда относились ее националистические цели, касавшие­ся главным образом внутренней политики — борьбы с сепаратист­скими тенденциями басков и каталонцев; сюда же относились и «левые» пункты ее программы, куда входило ограничение экономи­ческого влияния иностранцев, учреждение «хозяйственных синди­катов» и отчуждение крупных предприятий, а также неиспользуе­мых или недостаточно используемых земель крупных помещиков. Последнее требование было, однако, недостаточно радикально для Рамоса, настаивавшего на отчуждении всей крупной земельной собственности; он вышел из партии. Первоначальные синдикали­стские требования были ослаблены, а входившие в программу СНСН антиклерикальные пункты были почти полностью устране­ны; но, несмотря на это, в фалангу по-прежнему входили, наряду с интеллигенцией, студентами, офицерами и служащими, также и некоторые рабочие. В целом же фаланга сохраняла свой сектант­ский характер²⁹.

По этой причине она не была принята в избирательный союз правых, добившийся на выборах 19 ноября 1933 года большого успеха — 217 мест в парламенте, тогда как левые получили всего 93, а центр — 163 места. Фаланга не получила ни одного места, но она воспользовалась поляризацией политической жизни Испании. Снова и снова вспыхивали забастовки и восстания, такие, как восстание 1934 года в Астурии, которое гражданская гвардия и армия смогли подавить лишь после длительных и кровавых боев. После того как правое правительство распалось вследствие внут­ренних конфликтов, Народный фронт, объединивший левые пар­тии и либералов, одержал на выборах 16 февраля 1936 года реши­тельную победу. Правые получили всего 132 места, центр — 32, а Народный фронт — 277 мест. Сильнейшей партией были социали­сты — 90 депутатов,— к которым принадлежал также ставший премьер-министром Асанья. Коммунисты провели в парламент 16 депутатов.

Победе на выборах Народного фронта больше всего содейство­вало решение анархистов отказаться от прежнего бойкота выбо­ров, чтобы поддержать Народный фронт в его борьбе против «фа­шизма». Но единственной группировкой, которую в самом деле можно было назвать «фашистской», была фаланга, не получившая в парламенте ни одного места. Столь же неоправданным был дохо­дивший до паники страх правых перед будто бы приближавшейся большевистской революцией. В действительности и Асанья, из­бранный в конечном счете президентом Испанской республики, и премьер-министр Касарес Кирога, и министр по социальным во­просам Ларго Кабальеро — как его часто называли,  «испанский Ленин» — были заинтересованы не в революции, а в общественных реформах. Это • взаимное недоверие все больше разжигало кон­фликт, имевший, как и прежде, главным образом внутриполитиче­ский характер, поскольку влияние мирового экономического кри­зиса в Испании было относительно невелико. Кризисную ситуацию больше всего использовали фалангисты, которым всевозможные забастовки и насильственные действия сторонников Народного фронта давали повод бороться с правительством и его представи­телями методами индивидуального террора. После ряда покушений фашистов на республиканских политиков и служащих полиции 13 июля 1936 года полицейские убили лидера монархистов Кальво Сотело. Это дало повод нескольким генералам во главе с Франсиско Франко начать давно уже задуманный и тщательно подготовлен­ный военный путч³⁰.

Этот военный путч, начавшийся 18 июля 1936 года, был не везде успешен. Республиканское правительство сумело сохранить или вернуть себе контроль над большей частью страны, причем его поддержали также некоторые верные республике офицеры, в осо­бенности из военно-воздушных сил. Для восставших военных большая трудность состояла в том, что Франко был переведен пра­вительством Народного фронта на Канарские острова. Правда, он сумел добраться оттуда до Испанского Марокко и подчинить сво­ему командованию размещенные там марокканские войска и ис­панский Иностранный легион. Но он не мог переправить эти вой­ска на континент, потому что не имел достаточного количества самолетов и судов. В этой ситуации он обратился к правительствам фашистской Италии и национал-социалистской Германии с прось­бой доставить ему самолеты и другое военное снаряжение. Гитлер и Муссолини готовы были ему помочь и послали вначале самолеты и оружие, а в дальнейшем, поскольку военное положение мятеж­ников все еще оставалось тяжелым, также и войска. Таким обра­зом, военный путч Франко превратился в гражданскую войну, которую враждующие стороны вели под знаком фашизма и, соот­ветственно, антифашизма.

Антифашисты едва ли не из всех европейских стран и из Со­единенных Штатов устремились в Испанию, чтобы защитить от фашизма законно избранное республиканское правительство. Ко­нечно, энтузиазм этих антифашистов, самоотверженно, а вначале и успешно сражавшихся в своих интернациональных бригадах с войсками Франко, итальянскими дивизиями и немецким «Легио­ном Кондор», заслуживает всяческого признания. Но тезис, по ко­торому испанская гражданская война была глобальным конфлик­том между «фашизмом» и «антифашизмом», был и остается весьма проблематичным. Главная цель, с которой Гитлер и Муссолини послали в Испанию сухопутные и воздушные силы, состояла вовсе не в том, чтобы «фашизировать» эту страну извне. Гораздо важнее идеологических мотивов были военные — испытание новой «люфт­ваффе», то есть германской военной авиации, экономические — овладение испанскими источниками сырья и рынками сбыта и политические — ослабление демократических государств, Англии и Франции. Прежде всего это относится к политике «третьего рейха». Не случайно немецкий посол Фаупель, пришедший из партийного аппарата НСДАП и пытавшийся, без особого успеха, усилить фа­лангу в политическом и организационном отношении, вызвал энер­гичное сопротивление Франко, возражавшего против такого вме­шательства во внутреннюю политику и идеологию, после чего Фау­пель был заменен «нормальным» профессиональным дипломатом. Конечно, утверждение, что немецкая политика в отношении Испа­нии определялась преимущественно военными, экономическими и политическими целями и в меньшей степени партийно-идеологи­ческими установками, никоим образом не оправдывает эту поли­тику. То же касается способа ведения воздушной войны «Легионом Кондор». Достаточно вспомнить бомбардировку Герники, где по­страдало исключительно гражданское население. Но сколь бы ни было преступно и несовместимо с международным правом это гер­манское вмешательство в испанскую гражданскую войну, при «терпимости» западных держав, уже отчетливо выражавшей поли­тику «умиротворения», все же нет оснований утверждать, будто Италия и Германия вмешались в испанскую гражданскую войну, чтобы экспортировать в Испанию фашизм³¹.

Тезис, по которому испанская гражданская война была гло­бальным конфликтом между фашизмом и антифашизмом, вызы­вает сомнение еще и по другой причине. В начале военного путча фаланга все еще была относительно слабой сектантской партией. Все ее руководство, в том числе Хосе Антонио Примо де Ривера, было арестовано республиканскими властями и вскоре расстреля­но. Но по сравнению со всеми другими правыми партиями фалан­га имела одно преимущество: у нее была партийная милиция, сразу же присоединившаяся к восставшим войскам генерала Франко. Правда, она насчитывала только 4 000 человек, но это побудило Франко к дальнейшему призыву добровольцев, поскольку выясни­лось, что восстание, задуманное как простой военный путч, пре­вратилось в гражданскую войну, заставившую привлечь и воен­ные, и политические средства. Фаланга использовала этот неожи­данный шанс, чтобы увеличить число своих членов и сторонников. В несколько месяцев она превратилась в важную политическую и военную силу. Хотя мы не располагаем конкретными количествен­ными данными, можно не сомневаться, что после начала граждан­ской войны фаланга сумела приобрести массовую базу. За исклю­чением карлистов в Наварре, также доставивших Франко свою партийную милицию «Requetes», все остальные консервативные и монархические партии потеряли свое значение, между тем как фаланга стала политической силой, и перед лицом провозглашен­ной республиканским правительством народной войны Франко вынужден был сотрудничать с этой силой.

Поэтому 19 апреля 1937 года Франко объявил объединившуюся с «Requetes» фалангу единственной государственной партией. Пол­ное название этой партии было теперь «Испанская фаланга тради­ционалистов и союзов национально-синдикалистского наступле­ния» («Falange Espanola Tradicionalista у de las Juntas de Ofensiva Nacional Sindicalista»). Ее партийной эмблемой, избранной уже СНСН, был хомут со связанными свирелями, заимствованный из герба католических королей Испании, и эта эмблема стала теперь новым государственным гербом. Руководство новой государствен­ной партией, в которую «добровольно» вошло также много чинов­ников и военных, принял на себя командующий восставшими вой­сками Франко. Это вызвало ожесточенную критику со стороны старых фалангистов, называвших себя «camisas viejas», что бук­вально означает «старые рубашки». Выразителем этого протеста «старых борцов» фаланги стал преемник Примо де Ривера — Эди-лья. Франко распорядился сместить его и приговорить к смертной казни. Но вследствие вмешательства уже упомянутого германского посла Фаупеля приговор не был приведен в исполнение. Отсюда можно видеть, что при поддержке армии и церкви, уже и раньше резко отвергавших антиклерикальные требования СНСН, Франко сумел в значительной степени подчинить себе фалангу³².

В этом отношении события в Испании развивались вовсе не так, как в Германии, где Гитлер и НСДАП, напротив, в значитель­ной степени подчинили себе церковь и военных. Но антифашисты в Испании и других странах не заметили этих структурных разли­чий. Беспощадный террор фаланги и армии Франко во время во­енных действий и после их окончания, направленный против ком­мунистической, социалистической и демократических партий, а также партий национальных меньшинств — басков и каталон­цев,— по-видимому, укрепил их убеждение в том, что режим Франко был фашистской диктатурой. И в самом деле, в граждан­ской войне погибло 500 000 человек из общего населения Испании, составлявшего около 25 миллионов, и многие из них были жертва­ми контрреволюционного террора фалангистов. Но при этом нельзя упускать из виду, что и революционный террор вызвал немалые жертвы. Это касается не только членов буржуазных партий, но и многих анархистов и членов ОМРП, подвергшихся столь же беспо­щадному преследованию со стороны верных Москве коммунистов и советской тайной полиции. Впрочем, характеристика франкист­ской Испании как фашистского государства опирается не только на описание крайне жестокого и чрезмерного применения террора, но и на внутреннюю структуру этого режима.

Фаланга осталась официальной государственной партией, в то время как все другие партии были запрещены; ее руководителем был Франко, который назывался теперь «каудильо», что равносиль­но немецкому званию «фюрер». Сверх того, он остался в должности «генералиссимуса», то есть верховного главнокомандующего испан­ских вооруженных сил. В качестве главы государства он не только ввел по фашистскому образцу «корпоративную систему», но 17 июня 1942 года установил, что «депутаты» испанского парламента (кортесов) больше не будут выбираться, а будут назначаться им самим, а также отдельными синдикатами, общинами, торговыми палатами и научными учреждениями. Одновременно с полным устранением парламента были отменены гражданские права и введена цензура печати — в первое время очень строгая. Режим с непреклонной суровостью подавлял социалистические и демокра­тические силы, а также сепаратистские стремления национальных меньшинств Бискайи и Каталонии. Первоначальные антикапита­листические пункты программы СНСН все более ограничивались, несмотря на критику старых фалангистов; но антисемитские уста­новки отсутствовали. Впрочем, после изгнания евреев инквизици­ей лишь незначительное число их вновь поселилось в Испании. Франко не выполнил и без того достаточно сдержанных национа­листических и реваншистских требований фаланги, хотя после германской победы над Францией вполне мог это сделать. В апреле 1939  года Испания вступила в Антикоминтерновский пакт; но в 1940  году на встрече с Гитлером в Андэ Франко отверг его ульти­мативные требования вступить во Вторую мировую войну на сто­роне Германии. Отправка на фронт одной дивизии, названной по цвету мундиров «голубой», имела лишь символический характер. Для германской военной экономики очень важны были, впрочем, поставки разных видов сырья. Немецкое самолетостроение нужда­лось в испанском вольфраме. Столь же важен был экспорт в Гер­манию нефти, которую сама Испания импортировала из США.

Хотя франкистская Испания избежала военной оккупации со­юзников, после 1945 года она однозначно характеризовалась и Востоком, и Западом как фашистское государство и подвергалась систематическому бойкоту. 12 декабря 1946 года Генеральная Ас­самблея Организации Объединенных Наций потребовала от своих членов не признавать режим Франко и отозвать из Испании своих послов. Но в ходе «холодной войны» произошло сближение. В 1950 году был снят объявленный ООН бойкот. США заключили с Испа­нией военное соглашение. Были начаты переговоры с Ватиканом о заключении конкордата, успешно завершившиеся в 1953 году. В 1952 году Испания была принята в ЮНЕСКО, а в 1955 году — в Организацию Объединенных Наций. После этих военных и полити­ческих соглашений, имевших целью включение Испании в анти­коммунистический фронт «свободного мира», в середине 50-х годов началось все более интенсивное экономическое сотрудничество с Западом. Оно весьма содействовало развитию Испании, которая была теперь в состоянии не только восполнить потери от граждан­ской войны, но и развить процесс индустриализации и модерниза­ции, стимулируемой вмешательством государства.

Рука об руку с экономическим подъемом происходила некото­рая либерализация внутриполитической жизни. Границы были открыты и цензура печати смягчена. Эту ситуацию использовали действовавшая в подполье коммунистическая и социалистическая оппозиция, а также некоторые сепаратистские группировки. Хотя франкистский режим подавлял с чрезвычайной жестокостью тер­рористические акты баскской организации ЭТА (ЕТА), он применял более гибкую тактику по отношению к вновь возникшим подполь­ным профсоюзам («comisiones obreras»*), тем более что эти оппози­ционные силы получали все большую поддержку некоторой части католической церкви. Это была, впрочем, лишь относительная ус­тупчивость, поскольку члены и руководители нелегального рабочего движения в ряде случаев по-прежнему подвергались преследова­нию и осуждались на длительное тюремное заключение. Причиной такой уступчивости было, главным образом, понимание, что слиш­ком жестокие и террористические меры нанесли бы вред экономи­ческому росту, выгодному не только промышленникам, но и поли­тической элите страны. По-видимому, церковь, поддержка которой была необходима режиму Франко, также высказывалась за опреде­ленное смягчение внутриполитического курса, а руководящие во­енные круги не решались применять слишком решительные и жес­токие меры против оппозиционных движений, поддерживаемых отдельными представителями духовенства.

------

* Рабочие комиссии (исп.).— Прим. перев.

Этот относительно сдержанный внутриполитический курс рез­ко критиковали старые фалангисты, видевшие, как их миллионная государственная партия, известная под названием «movimiento» («движение»), все больше теряет свое влияние, а власть военных и церкви, всегда вызывавшая у них зависть, остается неизменной. Вся слабость этой партии, хотя и многочисленной, но весьма раз­нородной и отнюдь не состоявшей из одних только подлинно фа­шистских элементов, обнаружилась после смерти Франко 20 нояб­ря 1975 года. Принц Хуан Карлос, провозглашенный через два дня после этого королем и главнокомандующим вооруженными силами, смог опять разрешить партии и приступить к политике постепен­ной демократизации без помех со стороны бывшей государствен­ной партии. В начале 1977 года Хуан Карлос распустил «movimiento» без серьезного сопротивления руководства и миллиона членов этой некогда столь сильной на вид государственной партии.

Хотя в это время политик Мануэль Фрага Ирибарне сумел снова объединить различные праворадикальные и фашистские силы, его партия «Народный альянс» («Alianza Popular») до сих пор не смогла преодолеть внутренние раздоры и образовать ядро новой фашист­ской партии с массовой базой. С другой стороны, неровное и не­предсказуемое развитие испанской внутренней политики в послед­нее время показывает, как трудно, даже невозможно высказать в этом отношении какие-либо прогнозы. Ведь перед военным путчем 1936 года фаланга тоже была небольшой, относительно слабой фа­шистской сектантской партией.

Все еще вызывает вопросы поведение армии, которая, по всей видимости, не хочет отказаться от своей традиционной роли «фак­тора порядка», так что прочность вновь установленной демократи­ческой системы в Испании представляется проблематичной. Но с другой стороны, поразительно быстрый и не вызвавший почти никаких трудностей распад франкистской системы указывает на то, что этот режим с самого начала занимал промежуточное поло­жение между авторитаризмом и фашизмом. В ретроспективном плане многое говорит в пользу предположения, что в этом случае несомненно фашистские черты всего лишь прикрывали автори­тарные по своему характеру структуры. Верно, что режим Франко в первых своих фазах проводил крайне антисоциалистическую и антидемократическую политику, а в отношении национальных меньшинств преследовал также националистические цели. Но с течением времени эти его черты ослабели, точно так же как встре­чавшиеся и в других фашистских диктатурах антикапиталистиче­ские части программы, между тем как антисемитские тенденции никогда не выдвигались. Франкистская государственная партия, возникшая из объединения политических сил, отчасти не фашист­ских по своему характеру, не только была подчинена воле Франко, но никогда не могла противостоять господству армии и церкви. Когда часть духовенства отказалась поддерживать авторитарный курс режима, а военные большей частью остались пассивными, эта правящая партия, казавшаяся столь мощной и нередко считав­шаяся третьей опорой режима, оказалась неспособной обеспечить ему необходимое плебисцитарное одобрение. Эта столь сильная на вид многочисленная партия даже ни разу не пыталась защитить созданные Франко авторитарные структуры и связанную с его именем систему. По-видимому, все говорит в пользу, может быть, слишком смелого тезиса, что «полуфашистская» диктатура Франко снова превратилась путем обратного развития в авторитарный режим, который затем, шаг за шагом и без революционных пере­воротов, смог превратиться в демократический строй.

Случай Испании еще раз напоминает, насколько необходимо — по научным и политическим мотивам — проводить различие меж­ду фашизмом (в его различных формах) и авторитаризмом. При этом важное значение имеет фактор времени, то есть то обстоя­тельство, что и фашистские, и авторитарные режимы могут разви­ваться в обоих направлениях. Но если франкистский режим, во­преки некоторым его тенденциям, не развился в фашистскую дик­татуру, а напротив, его фашистские и даже авторитарные черты все более ослабевали, это объясняется также и общей ситуацией в мировой политике, существенно изменившейся после 1945 года. Эта ситуация, как мы подробнее расскажем в главе о так назы­ваемом неофашизме, затрудняла образование и существование фашистских диктатур.

Вольфганг Випперман. Европейский фашизм в сравнении. 1922-1982.