…И все же я думаю: писать надо, причем каждый день, всю жизнь, вкладывая в это все силы своей души. Почему? Да потому, что любовь к ремеслу и преданность делу — сами по себе награда.

Правда, когда я говорю в классе, что в усердной работе можно почерпнуть и мудрость, и истину, и радость, и гордость, студенты смотрят скептически — как будто я предложила им вступить в клуб вышивальщиц. Они вообще у меня злые. Потому и пишут.

Но что если пойти на шаг дальше? Многие писатели считают: нет ничего прекрасней, чем жизнь «около литературы», когда все время читаешь, пишешь, общаешься с собратьями по цеху. Это возвышает дух, — так заявил один мой знакомый, который в восемнадцать лет обратился из христиан в поэты. Такая жизнь развивает ум, делает его быстрым, гибким. Творчество фокусирует взгляд, придает жизни стройность и осмысленность. Наше ремесло — это призвание, почти такое же, как у священников.

Писательский опыт питает не только разум, но и душу. Правда, творческие озарения тихи и глубоки; трубного гласа и хора ангелов нам не положено. Мой друг Том, священник-гей, говорит, что всю жизнь искал духовного экстаза, но когда он пил, его особенно тянуло в церковь — чтобы статуя Девы Марии помахала ему рукой. Иногда она и правда махала, совсем легонько, а потом садилась рядом с ним на скамью. Протрезвев, Том чувствовал, что ему действительно было видение. Он знал это по легкости, чистоте, свежести в груди, легких, во всем теле. Иногда мои студенты описывают подобное чувство высвобождения; как ни парадоксально, его приносит рабочая дисциплина.

Вот что еще: когда начинаешь писать, становишься лучшим читателем. Ведь ты теперь знаешь, как тяжело дается порождение текста — и как чудовищно тяжела мнимая легкость!

Писатель любой текст видит изнутри, понимает, как он сделан, как устроены портреты персонажей и что придает им такую притягательность, как образуется особый колорит, как подается информация. Если знать, какая тонкая работа за этим стоит, начинаешь смаковать книгу, наслаждаешься ею, как гурман.

Иногда за работой я думаю: знал бы кто, что сейчас творится у меня внутри, — ведь сожгли бы как ведьму. Ах, какие бывают моменты полноты, счастья, восторга, удовольствия! Конечно, я расплачиваюсь за них маетой, скукой, тоской, отвращением к себе. Но в итоге мне есть что предъявить себе. Ведь когда древние египтяне достроили пирамиды, они смогли сказать: мы построили пирамиды! Вот, пожалуй, прекрасный пример для подражания, хотя мой друг Карпентер говорит, что они целыми днями пили и прерывались лишь для того, чтобы чем-нибудь умастить друг друга. Подозреваю, многие из пишущей братии ведут подобный образ жизни — только не признаются!

Посмотрим правде в глаза: наше общество вымирает. Не хочу драматизировать, но, похоже, в нас пробудились какие-то темные силы. Более странной и жутковатой эпохи человечество, пожалуй, не видало после Средневековья. Но ремесло художника переживет любую метаморфозу общественного строя или коллективного сознания. Вот для этого мы и нужны — служить зеркалом, в котором люди увидят себя без прикрас, но и без насмешек. Не надо кричать: «Очнитесь и посмотрите на себя, идиоты!» Нужно спокойно и честно сказать: «Вот каковы мы на самом деле».

В нашем больном и извращенном обществе писатель живет практически как дятел. Он долбит ствол, обустраивает гнездо, селится в нем и говорит: «Вот моя ниша, мой личный мирок. Пусть он маловат и темноват, но в нем я дома». По крайней мере там он сам себе хозяин и знает, что делает. Когда осмотришься и обвыкнешься, можно собраться с духом, стиснуть зубы и исследовать собственные раны. Это очень больно. Многие бросают, не выдержав, — особенно если изначально шли в писатели не за болью.

Те, кто идет в наши ряды за деньгами и славой, либо вскоре перегорают, либо переключаются на производство книжек-конфеток в обложках-фантиках. Но не надо сразу отбрасывать великий дар: место в мире литературы. Если вы готовы творчески осмыслять свою истину и свой опыт, облекать в плоть воображаемых людей, рассказывать их истории, помогать всему этому появиться на свет — значит, у вас есть особый кодекс чести. Мы, писатели, — как и музыканты — принадлежим, возможно, к одному из последних рыцарских орденов этого мира. цель нашего служения — не слава и богатство; они второстепенны. Вернее сказать, служение и есть наша цель: бескорыстное служение ремеслу. Неважно, в каком направлении ты движешься.

Главное — уйти от пустоты и безголосья, от бесплодия и безразличия к миру.

Даже если вас читают только ближайшие друзья; даже если вы написали только очерки юношеских воспоминаний, чтобы их когда-нибудь прочли ваши дети и узнали, какими вы были в их возрасте и как звали собак на вашей улице, — все равно вы сделали почтенное и достойное дело.

Ведь вы оставили свидетельство, честно изложили свою версию событий. Переборов себя, вы выложили часть жизни на бумагу, и теперь она не потеряется, не пропадет. Как знать, вдруг когда-нибудь этот опыт пригодится другому человеку. Вам не нужно даже знать, кому, когда и зачем. Просто пишите ясно и правдиво, старайтесь как можно больше понять и передать в тексте. А он будет мерцать себе потихоньку, как маяк. Маяки ведь не бегают по берегу в поисках тонущих кораблей. Они просто стоят и светят.

Вот что отличает художника от безумца или графомана, который заваливает редакции письмами. Художник находит пользу и удовлетворение в самой своей работе. Даже если ни один ваш текст никогда не напечатают, вам есть чему себя посвятить. Родные и близкие, конечно, будут твердить: «Да не торчи ты все время за столом, уйди оттуда!» Что ж, вспомните детство: заткните уши и занимайтесь своими делами.

Я пристально всматриваюсь в лица моих учеников. Они так же пристально смотрят на меня.

— Так все же зачем мы пишем? — спрашивают они.

Ради духа, говорю я. Ради сердца. Когда мы читаем и пишем, мы не одни. Книги открывают горизонты и питают душу. Меткая и хлесткая фраза, честно и убедительно высказанная истина либо поражает в самое сердце, либо помогает посмеяться над собой. Тогда и жить становится легче.

Бытие, конечно, абсурдно и несуразно, но если придать ему строй и ритм, получится почти песня. Уж лучше танцевать под нее или хотя бы хлопать в такт, чем позволить хаосу раздавить себя. Не зря же моряки на судне поют даже в самый чудовищный шторм. Конечно, песне не тягаться с бурей. Но сплотить и ободрить людей на корабле ей вполне по силам.

Птица за птицей: заметки о писательстве и жизни в целом /
Энн Ламотт. — М. : Манн, Иванов и Фербер, 2014.
Опубликовано с разрешения издательства.