Европа между миром и войной. — М.: Наука, 1992. — 224 с.

В книге раскрываются предпосылки, приведшие к складыванию анти­фашистской коалиции, дан анализ упущенных возможностей как со сто­роны Запада, так и Советского Союза в деле своевременного пресечения фашистской агрессии, показано негативное воздействие на исторический процесс чрезмерной идеологизации международных отношений. В книге имеется новое, объективное прочтение документов, свободное от интерп­ретации, навеянной условиями идеологической конфронтации. Для историков-международников.

 

 

УПУЩЕННЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ И ИСТОРИЧЕСКИЕ УРОКИ

В мировой историографии уже десятки лет идут острые дискуссии о предыстории второй мировой войны, о том, почему и как, спустя лишь 20 лет после первой мировой войны, началась следующая война, еще более страшная и опустошительная. Было ли развитие событий в это 20-летие фатальным или были совершены непопра­вимые ошибки, приведшие к трагической развязке? Какие конкрет­ные страны, политические партии и лидеры несут ответственность за возникновение мирового конфликта? Все эти вопросы находятся в центре внимания историков в разных странах. Продолжается изда­ние новых документов, в том числе и архивных, публикуются новые монографии.

В дискуссии все более активно включаются и советские историки, преодолевающие старые стереотипы и догмы, включающие в свой исследовательский инструментарий ранее неизвестные документы. Работа по переосмыслению межвоенной истории только началась; в ее эпицентре оказались прежде всего события непосредственного кануна войны — 1939 г., но очевидно, что глубокий анализ требует новых подходов и к изучению событий и фактов 20-х и 30-х годов.

Представленная работа не имела в виду ни дать последовательное изложение всех событий, ни специально тщательно анализировать историческую канву 1939 г. Мы попытались дать обобщенный ана­лиз процессов международного развития межвоенного периода, вы­явить сущность и эволюцию той международно-политической сис­темы, которая была создана после первой мировой войны, раскрыть складывание новой европейской конфигурации после прихода фа­шизма к власти и драматическое столкновение политических и со­циальных сил во второй половине 30-х годов.

Мы можем сегодня более объективно оценить политику великих и малых держав, проследить органическую взаимосвязь внешней и внутренней политики, выявить противостояние фашизма и демок­ратии, раскрыть ошибки и просчеты политических лидеров и дипло­матов в экстремальной мировой ситуации и губительные последст­вия недемократических методов принятия решений.

Одна из важных проблем — всесторонняя оценка новой междуна­родно-политической системы, созданной в Европе в результате Ок­тябрьской революции в России и первой мировой войны.

Преодоление упрощенного взгляда на версальскую систему, по­нимание ее противоречий и столкновения различных тенденций

207

составляет необходимую предпосылку для анализа ситуации в Евро­пе в 20—30-х годах.

Версальский и другие мирные договоры фиксировали ситуацию связанную с образованием ряда независимых государств в Центральной и Юго-Восточной Европе. Появление новых независимых государств на политической карте Европы меняло традиционное со­отношение политических сил на континенте, способствовало скла­дыванию новых международных блоков и коалиций, активизирова­ло борьбу крупных европейских держав за политическое влияние в различных регионах Европы.

Но Версаль отнюдь не базировался на демократических принци­пах. Развитие событий в 20—30-е годы показало, что версальский метод мирного урегулирования, перераспределивший влияние в Ев­ропе в пользу Франции и Англии, создал условия для новых глубоких противоречий, главным образом между победителями и побежден­ными.

Пропагандируя идеи реванша, германский фашизм умело экс­плуатировал стремление к ревизии версальских решений, по­ставивших Германию в унизительное и неравноправное положе­ние.

Лига наций явно не справилась со своей ролью международной организации, призванной содействовать делу мира.

Значительная опасность для дела мира создавалась на стыке про­тиворечий между капитализмом и социализмом. Политика изоля­ции СССР, стремление максимально сузить и ограничить влияние Советского Союза поощряли создание различных антисоветских комбинаций, служили главным стимулом политики "умиротворе­ния".

Одновременно следует отметить и то, что концепция мировой революции, которой следовал СССР в период 20—30-х годов, усили­вала противостояние социализма и западных демократий, мешала их объединению в трудные предвоенные годы.

Рассматривая международное развитие в 20-е годы, следует дать более глубокую оценку Локарнским соглашениям 1925 г. Они яви­лись отражением западных концепций безопасности, активно реали­зуемых с середины 20-х и до середины 30-х годов.

Эти концепции преследовали цель адаптировать Германию в но­вую международную систему с соблюдением двух условий — сохра­нять ограничения, наложенные на Германию в Версале, и одновре­менно смещать возрождающиеся немецкие аппетиты на Восток. А если прибавить к этому обострение англо-французских противоре­чий и усиление американского влияния в Европе, при котором и Англия, и Франция, и США также стремились использовать Герма­нию в своих интересах, то станет очевидным, что западные концеп­ции безопасности были глубоко противоречивыми и давали Герма­нии широкое поле для маневра.

В современных дискуссиях о событиях межвоенного периода мы снова обращаемся к истории европейского фашизма. Азбучный, ка­залось бы, вопрос о роли германского фашизма в развязывании второй мировой войны требует внимания. Речь идет о том, чтобы полнее и яснее представить себе зловещую и антигуманную сущ-

208

ность, раскрыть, сколь страшными последствиями обернулись для человечества теория и практика расизма. Фашизм открыто провозг­ласил программу мирового господства, уничтожения и покорения миллионов людей. Фашистские лидеры вели дело к сколачиванию агрессивного блока, к слому сложившегося территориально-полити­ческого устройства, установка на силу стала важнейшим инструмен­том политики гитлеровского рейха и его союзников. Опыт конца 20—30-х годов показал, во-первых, что фашистское движение спеку­лировало на реальных трудностях и недовольстве немецкого населе­ния. Нацистским лидерам удалось подчинить это недовольство сво­им целям, вывести на улицу миллионы людей, отравить их ядом национальной исключительности и шовинизма.

Во-вторых, этот опыт учит, сколь опасны оказались потеря бди­тельности и трагический раскол антифашистских сил. Советские историки уже преодолели старые подходы к международной, в том числе и германской, социал-демократии. Сталинские догмы и уста­новки, пропагандистский ярлык "социал-фашизм", неприятие со­циал-демократии, которая объявлялась "врагом № 1", сектантские концепции и практика Коминтерна оказали пагубное влияние на возможное единство антифашистских сил.

Но большая доля ответственности за этот раскол лежала и на германской социал-демократии. Сейчас, на новом этапе развития советской исторической науки, необходим глубокий и объективный анализ стратегии и тактики международной социал-демократии в межвоенный период.

Новое обращение к истории германского фашизма необходимо также и в международно-политическом плане. В прошлом мы слиш­ком часто так "увлекались" критикой западной политики "умиро­творения ", что как бы забывали о главных виновниках второй миро­вой войны.

Из ряда исторических трудов следовало, что английский пре­мьер-министр Н.Чемберлен и глава французского правительства Э. Даладье несли чуть ли не большую ответственность за возникнове­ние войны, чем Гитлер и его окружение.

Оценивая развитие событий в 30-х годах, нельзя пройти мимо и истории антивоенного движения и роли европейского пацифизма, который в течение долгого времени был запретной темой. Сталин­ские формулы "абстрактного пацифизма" и "абстрактного гу­манизма" дезориентировали левые силы и явно препятствовали союзу советских общественных организаций и деятелей культу­ры со многими западными пацифистскими движениями и орга­низациями.

Но вопрос стоит и более широко. Речь идет о необходимости глубокого анализа международного пацифизма в целом в период между первой и второй мировыми войнами. Пока мы ограничива­лись лишь правительственным уровнем, так называемым офици­альным пацифизмом. Но 20—30-е годы дали нам широкий спектр самых разнообразных течений и организаций.

Возвращение к 30-м годам нашего столетия предполагает рас­крытие взаимосвязи первой мировой войны с эволюцией мента­литета европейского общества в последующие годы. В нашей

209

литературе мы еще явно недооценили эту связь, не показали в полной мере, что первая мировая война изменила не только традицион­ную международно-политическую систему, но и сознание евро­пейцев, что прежде всего сказалось на настроениях интеллиген­ции.

Важно проследить эволюцию общественного сознания в художе­ственной литературе и в музыке, в философии и в социологии. Ак­цент на этом аспекте развития событий поможет нам понять состо­яние европейского общества в межвоенные годы и его взаимосвязь с проблемами международных отношений и внешней политики в тем, что мы определяем понятием "Европа между миром и вой­ной".

В Европе активно развивались идеи национализма; они поддер­живались ростом национального самосознания, распадом австро-венгерской монархии и рождением новых независимых государств в Центральной и Юго-Восточной Европе. Этот национализм имел в разных странах свою специфику и свою питательную среду. Наибо­лее сильно он развился в Германии, проявляясь в правом и левом радикализме.

Социалистический эксперимент в Советском Союзе, с одной сто­роны, стимулировал социалистические тенденции и левые настрое­ния в Европе, а с другой — активизировал консервативные силы, опасавшиеся перенесения опыта большевизма на страны Запа­да.

Ситуация серьезно изменилась на рубеже 20-х и 30-х годов. "Ве­ликая депрессия" обострила все противоречия капиталистиче­ской системы. Миллионы безработных и разорившихся составили ту основу, на которой национализм и экстремизм захлестнул Европу.

Одновременно в экономике и в социальной сфере активизи­ровались буржуазные реформисты, которые искали выхода из кризиса и снятия напряженности на путях регулирования эконо­мики и социальных уступок рабочему классу и другим слоям насе­ления.

Подтверждая многолетний исторический опыт, Европа де­монстрировала сложное соединение различных процессов — роста левых сил, усиления националистических настроений и тоталитари­стских тенденций (в Германии и Венгрии, Болгарии и Польше).

Середина и особенно вторая половина 30-х годов существенно поколебали образ СССР в глазах тысяч людей на Западе. Сталинский террор шокировал западных интеллигентов, подрывая доверие к со­циалистическим лозунгам и социалистической практике в Совет­ском Союзе.

В такой сложной и противоречивой обстановке в Европе герман­ский фашизм приступил к реализации своей программы господства и покорения европейских стран и народов. Жизнь немедленно поста­вила на повестку дня вопрос о концепциях безопасности, рожденных реалиями 20-х и начала 30-х годов.

Возвращаясь к событиям того времени, уместно поставить воп­рос: почему многочисленные концепции безопасности, существо­вавшие в 20—30-х годах, не смогли обеспечить действительную без-

210

опасность, создать преграду агрессивным силам и предотвратить возникновение мировой войны; в чем состоял порок этих систем безопасности и была ли реальной другая альтернатива, иные вариан­ты безопасности?

Анализ международной ситуации тех лет дает все основания прийти к выводу, что главный порок концепции безопасности состо­ял в том, что они, как правило, предусматривали безопасность одних за счет других. В те годы много говорилось о гарантиях и об арбит­раже, но и здесь отдельные страны или группы стран стремились получить гарантии для себя и в то же время ущемляли права и интересы других. И все это происходило в лагере тех, кто должен был противостоять фашизму и блоку агрессоров.

Могут сказать, что в этом проявлялась традиционная сущность дипломатии и естественное следование национально-государствен­ным интересам. И это действительно отражало многовековую исто­рическую традицию. В этом же направлении эволюционировала и старая политика баланса сил.

Особенность состояла в том, что в мире складывалась новая ситу­ация, пожалуй, не имевшая прецедента. Перед человечеством стояла угроза глобального конфликта, в беспрецедентных размерах шло накопление оружия. Программа фашистской Германии предусмат­ривала уничтожение миллионов людей, покорение десятков стран и народов. Все это создавало первую в XX столетии экстремальную ситуацию, которая требовала отказа от привычных схем и вариантов безопасности и международных отношений.

И история ясно доказала, что неагрессивные силы явно оказались не на высоте. Лига наций, призванная обеспечивать международный мир и безопасность, не смогла выработать механизма предотвраще­ния агрессии.

Печальную известность получила и так называемая политика "умиротворения агрессии", проводимая руководителями Англии и Франции. В ее основе также лежала идея обеспечения собственной безопасности за счет безопасности Советского Союза, желание полу чить одностороннее преимущество и гарантии. Вся стратегия "уми­ротворения" базировалась на трагической недооценке агрессивной сущности фашизма и той опасности, которую он представлял для всего человечества, в том числе и для западных демократий. Из этой недооценки вытекала и ложная идея, что западные страны не дадут событиям выйти из-под контроля и что они смогут ограничить аг­рессивные аппетиты Гитлера и его окружения.

Политика "умиротворения" включала в себя и фактор идеологи­ческий. Неприятие социализма создавало тот психологический барьер, который мешал многим политическим лидерам Западной Европы договориться с Советским Союзом. Эта политика была также по большому счету аморальной, ибо она исходила из намерения договориться (на тех или иных условиях) с расистским гегемони-стским режимом, который исповедовал человеконенавистничест­во.

Серьезным препятствием для объединения антифашистских сил была система сталинизма и подход Сталина к мировым событиям. Заняв сначала антинацистскую позицию, советское руководство в

211

конце 30-х годов постепенно занялось пересмотром своей политики и начало активные контакты с фашистской Германией. Признавая пагубное влияние Мюнхенского соглашения для советской полити­ки в отношении Германии, следует одновременно ясно видеть, что Сталин и Коминтерн на протяжении 20—30-х годов ясно демонст­рировали свое отрицательное отношение к западным демократиям. Либеральные страны Запада часто были для Сталина значительно менее приемлемы для соглашения, чем тоталитарный гитлеровский режим.

И все же в 30-е годы существовала и складывалась другая альтер­натива, которая в случае ее реализации могла бы создать реальное противодействие фашистской агрессивной программе.

Речь вдет о проектах системы коллективной безопасности. Само название ясно выражает сущность системы. В противовес вариантам безопасности, базирующимся на получении односторонних преиму­ществ одних за счет других, идея коллективной безопасности осно­вывалась на равенстве всех участников создаваемой системы и на совместных действиях против потенциальных агрессоров. В ходе активных переговоров в 1934—1936 гг. намечались контуры такой системы. Ее особенность была и в том, что большие державы и малые страны Европы должны были взаимодействовать, создавая полити­ческую систему гарантий и взаимных обязательств. Система про­сматривалась лишь в общих чертах, она только начинала формиро­ваться. Активными ее сторонниками были Максим Литвинов в Мо­скве, Луи Барту в Париже, Титулеску в Бухаресте, король Александр в Белграде и многие другие. Предполагалось подписать так называ­емый Восточный региональный пакт, который был уже назван Вос­точным Локарно, призванным исправить недостатки и односторон­ность Локарнских соглашений 1925 г. Одновременно с этим между­народным соглашением имелось в виду заключить и серию двусто­ронних пактов.

В результате активных дипломатических контактов и перегово­ров идея создания системы коллективной безопасности постепенно начала наполняться реальным содержанием. Были заключены со­ветско-французские и советско-чехословацкие договоры, СССР вступил в Лигу наций. Пожалуй, пик наибольшей активности сто­ронников коллективной безопасности пришелся на 1935—1936 гг.

Но вскоре стало очевидным, что идея коллективной безопасности забуксовала. Прежде всего, явно неконструктивную позицию заняла Англия, ее нолитические лидеры, следуя традиционной британской политике игры на противоречиях, не хотели никаких обязывающих соглашений, они рассчитывали использовать германскую карту для усиления собственных позиций и ослабления своих конкурентов в Европе.

После убийства Луи Барту начала меняться и политическая ори­ентация Франции. И хотя события еще по инерции шли по заданно­му направлению, что нашло свое выражение в ратификации совет­ско-французского договора, в целом линия нового главы внешнепо­литического ведомства Франции Пьера Лаваля имела выраженный крен в сторону политики "умиротворения".

212

Помимо этих конкретных факторов, действовали и более долго­срочные, о которых мы говорили выше.

Тем временем гитлеровская машина наращивала обороты. После занятия Рейнской демилитаризованной зоны последовал аншлюс Австрии. Одновременно Германия активно вмешалась в события в Испании, поддержав контрреволюционных мятежников в их борьбе против демократических сил. Становилось все очевидней, что соот­ношение политических и военных сил в Европе меняется в пользу фашистской Германии и ее сторонников.

Обращаясь к этому переломному моменту, следует сказать и о теме, которая еще недостаточно или несколько упрощенно трактует­ся в советской историографии. Речь идет о германской политике, и в частности о деятельности дипломатической службы "третьего рей­ха". События показали, что, начиная еще со второй половины 20-х годов, немецкая дипломатия, искусно лавируя, усиливала герман­ские позиции в Европе. До прихода фашизма к власти она действо­вала главным образом политико-дипломатическими средствами, выбивая у победителей одну уступку за другой. Используя их проти­воречия, пугая их сближением с СССР (послерапалльская линия), Германия готовила почву для пересмотра версальских установлений. Но после 1933 г. этот курс реализовывался уже и иными средствами. На повестку дня все более выдвигалась практическая реализация нацистской агрессивной программы.

И, говоря о периоде 1935—1939 гг., необходимо сказать, что и здесь германская дипломатия умело обеспечивала гитлеровские ин­тересы. Центральным пунктом стало использование западной поли­тики "умиротворения", противоречий между западными демокра­тиями и СССР и "специфики" британской политики. Одновременно германская правящая элита обратила большое внимание на малые страны Европы, поставив своей целью их включение либо сразу в состав Германии, либо в сферу германских интересов. Объектами немецкой агрессии стали Австрия, Чехословакия, балканские стра­ны и Прибалтийские государства. Метод действий был примерно одинаков — дестабилизация внутренней обстановки в этих странах и одновременно нейтрализация Англии и Франции.

Быстрое присоединение Австрии и бездействие западных демок­ратий подтолкнули Германию к дальнейшим действиям.

Пробным камнем в этом направлении стала судьба Чехослова­кии. В сущности, чехословацкая проблема имела множество про­блем. Во-первых, речь шла о том, насколько Англия и Франция готовы противостоять намерениям Германии сломать систему евро­пейских государств и реализовать программу покорения стран и народов Европы. Именно вокруг Чехословакии — страны, нахо­дившейся в традиционной сфере французских интересов, — завя­зывался сложнейший и драматический узел европейских проти­воречий.

Во-вторых, возникал вопрос о положении малых стран Европы. Фашистская агрессивная программа предусматривала аннексию сначала ряда малых государств как предпосылку для решающего столкновения с великими державами на западе и востоке Европы. В 20-х годах в Европе сложилась определенная система блоков и пак-

213

тов, в значительной мере связанная с Францией и ее традиционным влиянием в Восточной и Юго-Восточной Европе. Будут ли малые страны Европы защищены от нараставшей угрозы или они будут отданы в руки агрессора? Это был ключевой вопрос мировой и евро­пейской политики тех лет.

На чехословацких событиях проверялась и способность антифа­шистских и антивоенных сил объединиться на платформе отпора агрессии.

В такой обстановке и разворачивались известные сентябрьские события 1938 г. К сожалению, на все поставленные вопросы были даны негативные ответы. Лидеры Англии и Франции, Н.Чемберлен и ЭДаладье, отдали Гитлеру часть независимой Чехословакии без единого выстрела, открыв тем самым Германии зеленый свет для дальнейших захватов. Мюнхенское соглашение 1938 г. справедливо оценивается в мировой историографии как апогей политики "умиротворения" и пролог великой трагедии. К известным ха­рактеристикам этого соглашения в международно-политиче­ском плане добавился и нравственный аспект, который дает ос­нования оценить Мюнхен как аморальное и противоправное де­яние.

Мюнхен сыграл с западными державами злую шутку еще в одном плане. Он как бы дал Сталину новые аргументы в его постоянном недоверии к политике западных демократий, оправдывая его после­дующий поворот в сторону сближения с Германией.

Отныне малые страны Европы утратили свою стабильность и защищенность перед лицом германской агрессии. У европейской общественности сразу же после Мюнхена возник вопрос — кто сле­дующий?

В тревожном состоянии встретила Европа 1939 г.

Как следует из многочисленных документов, теперь внимание Германии все больше обращалось на Польшу. В немецкой печати день за днем усиливалась антипольская кампания. Одновременно немецкая дипломатия активизировала свою деятельность на Балка­нах.

Немецкие документы говорят и о том, что по-прежнему герман­ская дипломатия видела свою главную задачу в том; чтобы помешать заключению союза между Англией, Францией и Советским Союзом. В классическом варианте после Мюнхена вряд ли Германия могла рассчитывать на простое повторение Мюнхена применительно, ска­жем, к Польше или к какому-либо другому государству. В широких кругах западной общественности нарастала тревога и соответственно росли опасения политических лидеров Англии и Франции в отноше­нии германских планов.

Изоляция СССР в период мюнхенских событий привела к пере­оценке многих аспектов советской политики. Учитывалось и то, что военная сила страны была значительно ослаблена массовыми ре­прессиями в армии.

Политический кризис в Европе в 1939 г. привлекает большое внимание мировой историографии. В связи с 50-летием начала вто­рой мировой войны были изданы десятки новых трудов и сборников документов. Старое противоборство советской и зарубежной исто-

214

риографии заменилось более сложным комплексом явлений, в кото­рых появился и новый элемент — различия, порой весьма острые, между советскими историками в оценке тех драматических собы­тий.

В ходе дискуссий последних лет был поднят целый ряд вопросов принципиального и конкретно-исторического характера. Преж­де всего вопрос о начальном этапе советско-германского сближения, о том, кто проявил инициативу, о целях и задачах такого сближения. Мы уже отмечали, что в послемюнхенский период, в условиях неу­дачи с созданием антифашистской коалиции, в Советском Союзе ясно обозначился поворот в сторону установления контактов с Германией. Первым проявлением такого поворота в нашей стране явился XVIII съезд ВКП(б), на котором Сталин резко осуждал англо-французских политиков и несколько более сба­лансированно говорил о Германии. Эта речь привлекла внима­ние политиков и общественности во всех странах. Как показы­вают дипломатические документы, об этом говорилось в доне­сениях из Берлина, Лондона, Парижа и из столиц других госу­дарств.

Но эта публично выраженная тенденция накладывалась на дип­ломатические маневры, которые начались еще с января 1939 г. Я имею в виду прежде всего дипломатический прием в Берлине, в ходе которого впервые за время после прихода фашизма к власти Гитлер около 20 минут беседовал с советским послом. Запись этой беседы имеется и в архиве МИД СССР, и в архиве германского МИД в Бонне. Видимо, следует говорить о том, что тенденция к сближению была обоюдной и отражала некоторые линии во внешней политике обоих государств.

О намерениях советского руководства мы уже говорили, — следу­ет сказать и о том, что в Берлине в тот период проходили оживленные обсуждения стратегии и тактики; ближайшей задачей было нападе­ние на Польшу, и на первых порах германское руководство и генера­литет, очевидно, думали о нейтрализации СССР в случае предстоя­щих антипольских акций.

8 апреля Гитлер утвердил так называемый план "Вайс", предус­матривавший нападение на Польшу. Европа вступала в полосу новых конфликтов, переговоров и катаклизмов.

В начале мая Москва как бы снова обнаружила новые тенденции в своем внешнеполитическом курсе, объявив об уходе М.М Литвино­ва с поста наркома по иностранным делам. С именем Литвинова в международных кругах ассоциировалась идея коллективной без­опасности и возможность соглашения СССР с Англией и Фран­цией. Теперь мы уже знаем из документов, что в апреле начались советско-германские контакты, прежде всего по экономическим вопросам.

Эти переговоры то активизировались, то замедлялись; их пик пришелся на вторую половину августа. Советско-германские контак­ты составляли одну из сложных дипломатических комбинаций пер­вой половины 1939 г.

Помимо них все время продолжались контакты Лондона и Бер­лина. Это не были протокольные и формальные дипломатические

215

контакты. Для Лондона они как бы продолжали линию 30-х годов, связанную с политикой "умиротворения"; Гитлер использовал их также как возможное продолжение прежней, успешной для Герма­нии линии предыдущих лет. Кроме того, они рассматривались Бер­лином и как существенный канал, позволявший оказывать влияние на третье направление международных отношений 1939 г. — возоб­новившиеся тройственные переговоры представителей СССР, Анг­лии и Франции. Решение начать их было принято в Лондоне и в Париже после того, как в марте германские войска оккупировали всю Чехословакию и захватили порт Клайпеда. Правительства Англии и Франции объявили о своих гарантиях Польше и о переговорах с Советским Союзом.

В связи с этим в мировой историографии активно обсуждается вопрос — были ли эти переговоры серьезным шансом на создание антигитлеровской коалиции и могли ли они составить реальную альтернативу последующему трагическому развитию собы­тий?

Известно, что на этот счет в исторической литературе, в том числе и в нашей, имеются по сей день разные точки зрения. Многочислен­ные документы, в том числе и архивные, опубликованные ранее и в самое последнее время, показывают, что такая альтернатива сущест­вовала, она была бы наиболее благоприятной и могла создать прегра­ду на пути агрессивных планов Германии.

Тройственные переговоры могут быть разделены на два этапа. Сначала это были общие политические переговоры, а затем перего­воры военных миссий в августе 1939 г.

В связи с ходом этих переговоров необходимо отметить, что и в советской историографии, и во многих зарубежных трудах была под­вергнута справедливой критике позиция западных держав. Действи­тельно, на протяжении июля—августа 1939 г. английская позиция была неконструктивной. Второстепенные представители Великобри­тании, к тому же не имевшие серьезных полномочий, топили пере­говоры в технических деталях, запрашивая у советских делегатов все новые и новые сведения о советских вооруженных силах. Дело было не в отсутствии опыта, английская линия отражала нежелание пра­вительства Великобритании идти на широкие обязывающие согла­шения с СССР. Английская дипломатия продолжала следовать ан­глийской политике игры на противоречиях, Лондон не исклю­чал возможности нового соглашения с Германией, фактически не был готов созданию широкой антигитлеровской коалиции.

До недавнего времени в нашей историографии не делалось раз­личий в позиции Англии и Франции. Мы оперировали, как правило, общим термином "англо-французская политика" и т.п. Между тем новые публикации, прежде всего французские, дают основание для модификации оценок французской политики. Конечно, в общем плане можно было бы констатировать, что Франция также не пошла на широкое соглашение с СССР, хотя из тактических соображений она часто предпочитала переложить ответственность за неудачу пе­реговоров на своего британского союзника.

И все же позиция Франции отличалась от английской. Для Фран­ции опасность германской агрессии была значительно реальней, чем

216

для Великобритании. Видимо, именно этот фактор оказывал сильное влияние на французское руководство, которое в решающие августов­ские дни активно нажимало на польское правительство, рекомендуя ему принять советское требование о согласии на пропуск советских войск через польскую территорию. В самую последнюю минуту из Парижа пришло согласие на подписание военной конвенции с Со­ветским Союзом. Но в целом, повторим, французская позиция была противоречивой и непоследовательной; можно сделать вывод, что Франция, как и ее английский партнер, не способствовала конструк­тивному завершению переговоров.

В течение длительного времени мы избегали всякого критическо­го анализа позиции Советского Союза на тройственных переговорах. В то же время тщательный анализ хода переговоров показывает, что жесткая, бескомпромиссная позиция советских представителей не способствовала успешному завершению переговоров и достижению соглашения.

Выдвижение советскими представителями категорического требования о согласий Польши и Румынии на пропуск советских войск через их территории при том, что было известно о катего­рическом отказе Польши пойти на это и о том, что Англия также не желает положительного решения, мешало преодолению тупи­ка на переговорах.

Конечно, общая линия на переговорах, как и вся внешнеполити­ческая линия страны, определялась Сталиным, но правда и то, что советская дипломатия была серьезно ослаблена после чисток и ре­прессий, утратила динамизм и гибкость, которые были присущи советским дипломатам 30-х годов.

В целом следует констатировать, что эгоистические интересы превалировали в позициях всех участников трехсторонних перегово­ров, они игнорировали смертельную опасность фашизма для всего человечества, не смогли подняться над сиюминутными интересами и осознать, что человечество стоит перед новой ситуацией, когда необходимо было отойти от прежних дипломатических методов и маневров.

Кроме того, из сферы международных отношений того времени совершенно выпал общечеловеческий, нравственный аспект. Анти­гуманная сущность фашизма, его аморальность, его человеконена­вистническая и расистская природа уже проявшшсь в полной мере. Но, к сожалению, руководители западных демократий и СССР не смогли противопоставить фашизму гуманистическую программу спасения человечества. Ни западные страны с их обостренным не­приятием социализма, с их прагматическим преследованием собст­венных интересов, с их аморальной идеей "умиротворения агрессо­ра", ни сталинизм с его репрессивной сущностью, с его антидемок­ратической практикой принятия решений и с его пренебрежением нормами морали и нравственности не составили общий фронт борь­бы против фашизма.

Эти общие факторы в сочетании с конкретными обстоятельства­ми предопределили неудачу тройственных переговоров в августов­ские дни 1939 г.

Как известно, 23 августа был подписан советско-германский до-

217

говор. Существует большое число книг, специально посвященных этому договору, он оказался в эпицентре общественного внимания и в связи с 50-летием начала второй мировой войны. Во многих трудах последнего времени уже давались оценки договору. Подробный его анализ не входил в задачу представленного труда. Поэтому ограни­чимся лишь общими замечаниями.

Сам по себе договор о ненападении был довольно распространен­ным в международной практике явлением. Как известно, подобные договоры и декларации подписали с Германией и Англия, и Фран­ция, и Польша.

Но, оценивая договор, необходимо видеть негативный резонанс от самого факта его подписания. Ведь речь шла о договоре с фашист­ской Германией социалистической страны, которую мировое обще­ственное мнение долгое время считало авангардом борьбы с фашиз­мом; и это несомненно произвело негативное впечатление на миро­вую, и прежде всего европейскую, общественность.

Договор дезориентировал коммунистическое движение, он по­ставил коммунистические партии и многие прогрессивные органи­зации Европы в трудное положение.

Но главное, что предопределяет осуждение мировой обществен­ностью договора, связано не столько с самим договором, сколько с секретным протоколом к нему. Позиция зарубежной историографии и общественности в этом отношении была известна давно. Но совет­ская историография в прошлом отрицала сам факт существования протокола, ссылаясь на то, что оригиналов его не сохранилось ни в советских, ни в германских архивах. И лишь совсем недавно тща­тельный анализ всех документов, в том числе и сопутствующих, а главное — подробная оценка последовавших событий, что, разумеет­ся, стало возможным в условиях гласности и критического переос­мысления советской истории, позволили дать политическую и правовую оценку советско-германскому договору от 23 августа 1939 г.

Несомненно, кульминацией дискуссии стало решение Съезда на­родных депутатов СССР в декабре 1989 г., объявившего секретный протокол к договору юридически несостоятельным и недействитель­ным с момента подписания. Секретный протокол явился выражени­ем сталинского пренебрежения принципами и нормами нравствен­ности и морали.

1 сентября 1939 г. Германия в соответствии с планом, принятым ею еще в апреле 1939 г., вторглась на территорию Польши. Следуя данным гарантиям, Англия и Франция 3 сентября объявили Герма­нии войну.

Так началась вторая мировая война, принесшая человечеству ог­ромные жертвы и разрушения, горе и страдания.

Анализ международных отношений в Европе в 20—30-х годах и особенно событий непосредственного кануна второй мировой войны дает основания для следующих выводов и уроков:

1. В экстремальной ситуации, в которой оказалось человечество на пороге мировой войны в результате агрессивных действий наци­стской Германии и ее союзников, политические партии и лидеры

218

нефашистских государств не смогли создать антигитлеровскую коа­лицию, способную остановить агрессию и предотвратить мировой пожар. Один из уроков событий тех лет состоит в том, что на пере­ломных этапах мировой истории требуются политическая воля и осознание исторической ответственности, чтобы подняться над си­юминутными и эгоистическими интересами и найти путь к комп­ромиссу во имя общей борьбы с агрессией.

Выбор такого пути связан с пониманием приоритета общечело­веческих ценностей и необходимости объединения самых различных политических сил для решения тех вопросов, кото­рые затрагивают интересы миллионов людей и всего челове­чества.

Забвение этих факторов, приверженность исключительно нацио­нальным интересам,<часто понимаемым и трактуемым в эгоисти­ческом, узкоклассовом плане, превалировали в международной политике 30-х годов и помешали созданию антифашистской коа­лиции, способной предотвратить развязывание второй мировой войны.

2. Уроки событий 20—30-х годов состоят и в том, что обнаружили свою неспособность и бессилие различные концепции и варианты безопасности, которые столь активно конструировались в тот период. Система, основанная на получении односторонних преимуществ за счет других государств, не учитывающая необходимость обеспече­ния безопасности и гарантий для других стран, — такая система безопасности не может реально содействовать и международной без­опасности в целом, и вся практика международных отношений того времени подтвердила эту истину.

Учет опыта 20—30-х годов в этом отношении чрезвычайно поле­зен и сегодня, когда выработан и утверждается на практике принци­пиально новый взгляд на сущность и формы международной без­опасности.

3. Изучение предыстории второй мировой войны ставит и такой важный вопрос, как взаимосвязь политики и морали. В течение дли­тельного времени мы фактически игнорировали эту проблему. Ис­тория показала, что пренебрежение нормами и принципами нравст­венности и морали в политике оборачивается для народа трагедиями и нарушением их прав и суверенитета. Общечеловеческий контекст, гуманистическая сущность внешней политики могут и должны быть неотъемлемым атрибутом международных отношений — таков урок трагических событий 30-х годов.

4. Применительно к событиям того времени можно использовать формулу упущенных возможностей. Анализ истории международ­ных отношений предвоенных лет показал, что существовала реаль­ная альтернатива и возможность создания антигитлеровской коали­ции до начала второй мировой войны. История позволяет констати­ровать, что эти возможности не были использованы и таким образом был упущен шанс предотвратить мировую войну. Конечно, конста­тация этого факта не вскрывает конкретного хода событий и отнюдь не решает вопроса о том, кто и на каком историческом этапе несет ответственность за то, что не было достигнуто соглашения о совме­стных действиях против агрессора.

219Анализ развития международных отношений показывает, что б канун второй мировой войны, когда началась реализация агрессив­ной программы фашизма, западные державы не смогли отойти от политики "умиротворения" агрессии и осознать необходимость со­глашения с СССР. Одновременно жизнь показала, что сталинские методы деятельности, пренебрежение нормами нравственности и морали отрицательно сказались на советской внешней политике и препятствовали достижению союза с нефашистскими державами.

5. Опыт предыстории второй мировой войны показал, что с угро­зой агрессии следует бороться с момента возникновения этой угро­зы, так как пассивность и медлительность, нежелание идти на совме­стные действия поощряют агрессора и приводят к тому, что угроза агрессии становится практически необратимой.

Человечество дорого заплатило за роковое развитие событий: ми­ровая война унесла миллионы жизней, принесла разорение и неис­числимые страдания, и мы должны учесть и извлечь уроки из собы­тий тех лет, чтобы сделать все необходимое для предотвращения будущих войн и обеспечения прочного мира и международной без­опасности.

Европа между миром и войной. — М.: Наука, 1992. — 224 с.